Николай Будуев выступил в “Открытом эфире” телекомпании “Байкал-АТВ” с программной речью, в которой изложил свои убеждения и идеи. Речь условно можно разделить на две части – политическую и творческую. Судя по комментариям в Интернете, обе части нуждаются в пояснениях широкой аудитории.
Политическая часть.
Когда устоявшийся уклад жизни перестает устраивать многих, всегда находится кто-то, кто готов выскочить и заявить о себе. Ровно сто лет назад в русской литературе, к примеру, появился автор «ананасов в шампанском» Игорь Северянин, написавший следующее: «Я, гений Игорь Северянин, Своей победой упоён: Я повсеградно оэкранен! Я повсесердно утверждён!».
В 1994 году в Бурятии схожим образом попытались выделиться бывшие комсомольские активисты, заявившие о себе созданием общественного движения «Бурятия молодая». Инициативная группа сотрудников Госкомитета РБ по делам молодежи, куда вошли Андрей Измайлов, тогдашний первый секретарь Республиканского союза молодежи Цыденжап Батуев и Баир Дашиевич Цыренов (ныне руководитель представительства «Метрополь» в Бурятии), выдвинули свой политический манифест. Они говорили, что пришло время молодых и активных (всем тогда было по 35-40 лет), что они знают, как надо управлять, что за ними сила и отвага. В подтверждение своих слов все трое пошли на выборы в Хурал. Тогда совершить исторический рывок им не удалось, все проиграли, но в дальнейшем каждый по – своему состоялся. В отличие от многих бывших комсомольцев сегодня имена этой троицы достаточно известны.
В 1998 году с похожим манифестом от поселка Восточный выскочил молодой предприниматель Алексей Краснопеев. Победив на выборах, 25-летний Краснопеев становится зампредседателя только что созданного в Народном Хурале комитета по экономической политике, что в те годы воспринималось как вполне обычное явление. Председателем того комитета был избран Александр Лубсанов, который много позже в 2002 году каждое заседание начинал с местного развлечения – чтения писем предпринимателей всей страны, жалующихся на то, что учредитель «Пеструшки» Краснопеев не возвращает им долги. Вся парламентская деятельность Краснопеева свелась к тому, что он требовал создать в Хурале еще один, седьмой по счету комитет по предпринимательству и инвестициям, естественно для себя. Сначала старшие товарищи внятно дали понять, что надобности в этом не видят никакой, а потом просто перестали реагировать на Краснопеева.
В знак протеста Краснопеев предпринимает немыслимый по современным меркам шаг – отказывается от работы в Хурале на постоянной основе и переходит в другой комитет, по госустройству, местному самоуправлению и законности. Здесь он предпринимает еще одну попытку прорыва. В 2003 году при поддержке профсоюзных лидеров объезжает всю республику, агитируя активных молодых людей принять участие в выборах. На агитацию поддались начинающие тогда журналисты БГТРК Сергей Соголов и Вадим Соседенко, выдвинувшие свои кандидатуры на выборах в Улан-Удэнский горсовет и благополучно их проигравшие. Не дожидаясь конца созыва, в конце 2006 года Алексей Краснопеев громко хлопнул дверью, подав заявление о досрочном прекращении своих депутатских полномочий.
Похожая история в то же самое время происходила с Александром Красиковым, впервые избранным в Улан-Удэнский горсовет в 22 года. Если Лубсанов зачитывал всем присутствующим письма пострадавших от «Пеструшки», то на комитетах и сессиях тогдашнего Горсовета существовала своя «забава» – заслушать и оставить без ответа очередной острый вопрос Александра Красикова.
Гость АТВ говорит от лица нынешнего поколения успешных, состоявшихся, судя по Николаю Будуеву, молодых людей, впрочем, не называя имен, паролей и явок. Кто эти молодые и перспективные, пока неизвестно. Ясно только, что в качестве главной темы своего манифеста они выдвигают антиголковщину. По их понятию, людей сегодня должны объединить лозунги «Голкова надо менять», «Голков расколол элиту», «При Голкове расцвела коррупция». Может, это все и правильно, но проблема в том, что нынешний мэр – совсем не тот, которого мы знали еще вчера. Благодаря реформе мэр перестал быть самостоятельной политической фигурой, он всего лишь первый среди равных, потому что исполняет волю большинства депутатов горсовета и за эту волю они все несут общую ответственность.
Кресло мэра перестало быть ключевым в политической иерархии, оно превратилось в выразителя неких, причем чужих интересов. Нынешний мэр – не самостоятельная фигура, ограниченная и весьма непостоянная. Чем меньше у такого мэра будет собственных амбиций, тем лучше же для него. Достаточно сказать, что мэра городские депутаты – патриции могут менять хоть на каждой сессии. Соответственно в этой ситуации нападать на одного Голкова, в упор не замечая всех остальных, по меньшей мере, неправильно. Когда в 2007 году Бато Багдаев сжигал на площади Советов чучело мэра, он точно знал, что все в городе зависит только от него. Сегодня Бато Багдаеву, приди ему в голову такая идея, пришлось бы сжечь в одном месте сразу 26 чучел, что, согласитесь, несколько затрудняет проведение акции.
В Улан-Удэ повторяется ситуация Великого Новгорода, города, не имевшего плодородных земель, полезных ископаемых, но всегда замечательно торговавшего всем и вся и за счет этого поднявшегося (судьба Верхнеудинска). Так вышло, что большинство улан-удэнских патрициев, находящихся сегодня у городской казны, те же торговцы (по подсчетам Геннадия Айдаева, 60%). Все они прекрасно себя чувствуют в городе и им, кроме города, ничего не нужно. Практически никто из них в прошлом году не пошел на выборы в Народный Хурал, но все выдвинулись на Улан-Удэнские выборы. Не Голков, а все патриции в таком случае должны стать объектом пристального внимания общественности. Свержение одного из патрициев, пусть и самого известного, ничего не изменит, а, возможно, сделает ситуацию еще хуже. Хотелось бы узнать, а кто из патрициев, по мнению молодых манифестантов, будет лучше управлять городом – Геннадий Доржиев? Сергей Супоня? Или, может быть, Владимир Сажин?
Ожесточенная борьба с мэром Шаповаловым привела к тому, что в 1997 году был разморожен весь центр Улан-Удэ. Городу пришлось менять 70 процентов труб, в срочном порядке изыскивать колоссальные средства. На выборах мэра 2007 года, когда сначала на всех участках побеждал только Толстоухов, город вновь находился на грани пропасти. Никто не берется сегодня сказать, какой катастрофой для Улан-Удэ могло бы закончиться правление Толстоухова, если бы замысел его тогда удался.
Культурная часть.
Николай Будуев снимает фильм про уличные стычки молодежных группировок в столице Бурятии в 60-70 годах прошлого века. Автор попытался донести мысль, что лозунг популярных тогда «чайканшистов» (сокращенно «чанки») «Уги – няс!», что кто-то перевел как «смерти нет», так закалил тех парней, что это позволило им сделать карьеру и стать членами Совета федерации, крупными бизнесменами и так далее. В отличие от «чанков» представители другой группировки под названием «чавы» такого лозунга не имели и потому не только не сделали карьеры, но и все куда-то делись к моменту съемок фильма.
Вот как это объясняет доктор исторических наук Константин Митупов: Первые улан-удэнские «черемушки», построенные в районе Зауды, где традиционно проживало русское население, с конца 50-х – начала 60-х интенсивно заселялись бурятами. Этот квартал сразу же получил название «Чайканши», так сказать в духе политических реалий того времени. Чан Кайши был лидером Тайваня, этот остров, отделенный 130-километровым проливом от страны, в то время перестал влачить жалкое существование и начал расцветать». Португальцы назвали его Формоза, что означало «Благословенная земля». Тайваньские военные носили черные очки и разъезжали по острову на американских машинах. Все это манило и притягивало социально ориентированных и нацеленных на успешную жизнь бурятских подростков.
«Чавы» же в отличие «чанков», которые по тем временам носили джинсы и вообще неплохо одевались, были детьми преимущественно городского русского пролетариата. Их отличительной чертой была телогрейка (лучше черная), в которой они ходили практически всегда совсем не из идейных соображений, а просто из-за бедности. По той же самой причине они никогда не носили перчаток. Когда было холодно, воротничок телогрейки поднимался, и это означало, что чава мерзнет.
Рассказы о долгой и успешной борьбе «чанков» с сопредельными бандами сверстников из рабочих микрорайонов Зауды, о выборах номинального главы или «Папы», который должен был олицетворять справедливость и силу, по большей части были мифом. «Из явлений того же ряда – появление у них сложного клича «Уги – няс!», – продолжает исследователь. – Клич составлен из двух трансформированных слов – бурятского Угы (нет) и английского Yes». На какой почве возник романтический перевод этого же сочетания как «Смерти нет!», который хорошо смотрелся бы в среде японских подростков, воспитанных на самурайских традициях, но не среди интеллигентских бурятских детей, вообще непонятно.
Послушав продюсера будущего фильма, живо представляется картина того, как идейные чавы прямо посреди улицы Подкаменской хватают беззащитного чанку, запирают его в темнице, мучают, пытаясь выведать секрет силы и храбрости чанков, но тот, обессиленный и худой, ничего им не сказав, теряет сознание со словами «Смерти нет!». Многочисленные живые свидетели тех лет подтвердят, что такого не было. Да, стычки были, даже с ножами и кастетами. При этом чанки и чавы – это были совершенно разные субкультуры, порожденные стремительно разрастающимся за счет поселков городом. Их нельзя сравнивать в одних категориях хотя бы потому, что чавы никогда и не стремились делать карьеру, их не интересовали институты и браки по расчету. У них были свои девушки, свои забегаловки, свои развлечения. Чавы и чанки были людьми, живущими практически в параллельных мирах.
Собственно говоря, в итоге ни одна молодежная группировка в Улан-Удэ так и не переросла ни в клан, ни в какую-либо другую организованную силу, способную делать здесь политику и кого-то двигать по принципу принадлежности к группе. В отличие от других городов, где детская забава постепенно деформировалась в ОПГ со взрывами, трупами и уголовными делами, ничего такого в тихом Улан-Удэ не произошло. Чтобы чанки кого-то сделали судьей или продвинули в министры, такого не было. Перебесившиеся повзрослевшие «чанки» действительно делали карьеру, но только благодаря не чайканшистскому «Папе», а своему собственному. По привычной бурятской линии деток устраивали, брали на поруки, помогали учиться, жениться и состояться в жизни.
Впрочем, имея перед глазами пример выходца с ПВЗ Игоря Бобкова, утверждать, что ни один чава не сделал в Улан-Удэ карьеры, было бы неверно. Может, сегодня Бобков и не признается, что его называли чавой, но в телогрейке по ПВЗ он ходил точно. Куда интереснее задаться вопросом, почему в 2007 году постаревшие чавы и их потомки, по-прежнему живущие преимущественно в Железнодорожном районе, голосовали все-таки за Толстоухова. Что они хотели сказать этой акцией, которая вполне могла привести к революции. И все-таки почему эта революция в отдельно взятом городе Улан-Удэ не удалась? Ждем премьеры!
