Автор текста – Андрей Мухраев, на фото ООО «Архитектурная мастерская «Проект Байкал» – проект Национального музея Бурятии и театра “Байкал”
Год назад, выступая на открытом совещании с правительством, глава республики Алексей Цыденов одним из главных достижений своей команды назвал грядущее строительство в центре Улан-Удэ Национального музея и здания театра «Байкал». Финансирование знаковых объектов республики предусматривалось в федеральной программе на 2020 – 2021 годы. Еще в прошлом году республике необходимо было освоить под эти цели более 600 млн рублей, однако до сих пор Бурятия не определилась даже с местонахождением будущего здания.
Что мешает сдвинуть вопрос с мертвой точки, какие еще градостроительные проблемы не дают строить на берегах Уды – Селенги город-сад, мы попросили рассказать гендиректора ООО «Архитектурная мастерская «Проект Байкал» Бронислава Михайлова.
– Бронислав Борисович, ваша организация занимается проектированием данных объектов. Как развивается ситуация?
– По строительству здания для театра «Байкал» вопросов нет. Мы разработали проектно-сметную документацию, получили положительные заключения государственных экспертиз, и, насколько знаю, финансирование этого объекта предусмотрено в рамках дальневосточной субсидии. Таким образом, начало работ стартует либо во втором полугодии этого года, либо в следующем, 2022 году.
Проблема у нас с Национальным музеем. В свое время глава республики говорил о необходимости размещения музея в центре Улан-Удэ, предполагалось, что это станет возможно на площадке стадиона «Спартак» БГУ. К сожалению, договориться с университетом не удалось. Мы предлагали разместить знаковый объект в других местах. К примеру, на острове в устье Уды. Не скрою, эта площадка нам нравится даже больше, чем стадион «Спартак». Единственная проблема – формирование земельного участка на протоке. Там не хватало пространства, и мы предложили засыпать протоку.
Разработано технико-экономическое обоснование, цена засыпки получилась порядка 190 млн рублей. Кому-то эта сумма покажется большой, но при цене самого объекта в 1,5 млрд рублей найти дополнительно 190 млн вполне реально. Более того, в центре города появился бы новый земельный участок 2,2 гектара, а площадь острова с засыпанной протокой составила 11 гектаров, где наряду с музеем можно построить и другие объекты рекреационного назначения с формированием общегородского парка. Благодаря этим двум объектам удалось обосновать выделение средств на реконструкцию инженерных сетей в центре города и в самое ближайшее время будут заменены магистральные сети инженерных коммуникаций стоимостью в 1,4 млрд рублей (и это тоже дополнительный аргумент в пользу размещения Национального музея именно на данной площадке). Кстати, в прошлом году через местные СМИ на эту тему проведен опрос населения, и более 70% опрошенных поддержало вариант размещения музея на острове. Сейчас же рассматривается вариант построить Национальный музей Бурятии на Верхней Березовке, между ипподромом и дацаном.
– Недавно в Улан-Удэ был открыт другой крупнейший объект – лукодром. Как вы считаете, насколько обоснованно выбрано место для этого знакового сооружения?
– Поскольку это единственное подобное сооружение практически на всю Россию, логично было бы, если бы оно стало градостроительным акцентом какого-то общественного пространства, спортивного городка или парка. Однако на выбранном месте это вряд ли получится. Иными словами, это рядовое место. С точки зрения транспортной доступности, проблем нет. Рядом проспект с трамвайными путями. Но мы говорим сейчас о таких вещах, которые определяют образ города на десятки, а может, сотни лет вперед, и поэтому не терпят случайных, необдуманных решений. К сожалению, сейчас сложилась практика, когда при выделении федеральных средств на строительство подобных объектов мы начинаем судорожно искать свободные участки для их размещения. Проблема в том, что в Улан-Удэ такие свободные участки фактически отсутствуют, особенно в центральной части города. И поэтому объекты общегородского значения вынуждены строить на окраинах города, что очень неудобно для многих горожан (попробуйте добраться до лукодрома с Левого Берега или к Центру единоборств в сотых кварталах из Восточного).
– Отсутствуют участки даже под рядовые детские сады, которые вынуждены строить на школьных стадионах. В результате проблемы одних детей мы решаем за счет других.
– Если речь идет о спортивном стадионе школы №8, то, думаю, это была действительно вынужденная мера. В результате пострадала и школа, и детский сад. Если смотреть глубже, город должен развиваться по генеральному плану. В этом документе, который должен быть основополагающим для любых градостроительных решений, прописываются основные функциональные назначения городских территорий. Архитекторы и планировщики, когда разрабатывают генплан, учитывают действующие нормативы, определяют места для размещения объектов социального назначения. В таком-то районе должна быть обязательно школа на столько-то мест, детский сад на столько-то мест. Все это было запланировано, места зарезервированы, но, к сожалению, в 90-е и «нулевые» годы решения генплана стали нарушать на каждом шагу. По факту все участки оказались заняты, в первую очередь жильем. В результате сейчас город вынужден изыскивать места для таких социально значимых объектов, преследуя, в первую очередь, цель приблизить их к жилым районам.
Генплан должен соблюдаться как закон. На нем мэры клятву должны давать и исполнять ее. Возьмем улицу Трубачеева, одну из центральных магистралей общегородского значения. Она должна быть как минимум четырех-шестиполосной. Она сейчас зажата деревянной застройкой, особенно в районе улицы Бабушкина, загружена и дальше будет загружаться. И даже третий мост может не помочь. Улицу Трубачеева необходимо расширять, а вместо этого там сейчас появляются новые многоэтажные жилые дома, фактически по линии существующей деревянной застройки, чем убивают любую возможность расширения улицы.
– Честно говоря, мне, как улан-удэнцу, было приятно, когда с начала 2000-х Улан-Удэ очень зримо менялся в лучшую сторону, а потом этот процесс как будто затормозился. Вы согласны с этим?
– Согласен. Будучи мэром, Геннадий Айдаев сам работал и умел заставить людей работать. Действительно, город при нем функционировал достаточно эффективно, преобразился, появились заметные вещи. Хотя с его постулатом «каждый год по памятнику» я согласиться не могу. Помню, в 90-е годы скульптор А. Миронов сокрушался, что в Улан-Удэ нет конных скульптур, зато, посмотрите, сколько их появилось сейчас. Правда, иногда не совсем понятно, почему в этом месте установлен именно этот памятник.
Возвращаясь к теме важности принятия решений в градостроительстве, хотелось бы подчеркнуть важность для национальной республики именно самобытных объектов с элементами национальной архитектуры, а их у нас откровенно мало. Хотя с приходом нового мэра, нового главы в Бурятию на социальные объекты стали приходить серьезные деньги, формируется новое поколение молодых и амбициозных архитекторов. Надеюсь, им удастся сделать больше и лучше для города и республики, чем удалось нам.
– Что вас волнует еще как проектировщика?
– Постоянные и частые изменения в нормативной документации, зачастую необдуманные и необоснованные требования. К сожалению, это общероссийская проблема. Приведу один пример. Раньше для проектирования школ у нас был норматив высоты этажа 3,30 метра. Мы проектировали по таким нормативам все советское время и в 90-е годы. Но с 1 января 2010 года для таких объектов ввели норму высоты от пола до потолка не менее 3,60 метра. В конструкциях высота этажа получается 3,90 метра. То есть в результате высота этажа поднялась более чем на 10%. При этом нет ограничений, планируем ли мы школу на 100 мест или на 1000 мест. Только в 2014 году нам вернули старые параметры: «не менее 3,30 метра от пола до потолка», причем с оговоркой, что если школа менее чем на 300 учащихся, то можно предусматривать и меньше 3 метров.
Но, простите, за это время только в Бурятии мы спроектировали три школы. С высотой этажа в 3,90 метра. Казалось, ну подняли на 10% этажность, что с того? Но строительно-монтажные работы тоже стали дороже. А самое печальное, эти дополнительные 10% теперь необходимо отапливать, а значит, постоянно, из года в год бюджетные учреждения (а это муниципальный бюджет) вынуждены нести дополнительные затраты. По России это сотни миллионов рублей дополнительных средств, которые можно было не тратить. Я не говорю уже о том, что, когда норматив вернули к прежним параметрам, нашей организации пришлось перепроектировать эти объекты при повторном применении с уменьшенной высотой этажа.
– Вы считаете, этого можно было избежать?
– Можно, если бы кто-то за такие решения нес личную ответственность, и уголовную, и финансовую. Авторы нормативов и регламентов, необдуманно и необоснованно устанавливающие параметры, должны понимать, что они понесут личную ответственность. В советское время этому уделялось очень большое внимание. Нормативы прорабатывались специалистами высочайшего класса досконально и детально, с учетом региональных природно-климатических условий. И эти нормативы десятки лет не менялись.
Другой пример. С 2015 года ввели новый норматив для раздельных туалетов для мальчиков и девочек, теперь они должны быть не менее 8 кв. метров. У нас кухни в хрущевках были по 5 – 6 кв. метров. А здесь мы вынуждены для одного унитаза и раковины проектировать 8 кв. метров и ни сантиметром меньше. И сразу вырастают расходы на строительно-монтажные работы, содержание и отопление этих помещений. Плюс требование естественного освещения. К примеру, ранее такие туалеты делались размером в 2,4 кв. метра.
– Тогда объясните, как Минобороны построило ковидные госпитали всего за два месяца?
– Это только подтверждает, что в современной России можно строить значительно быстрее. Сама жизнь показывает, что за два-три месяца можно построить даже такое сложное сооружение, как госпиталь, которое на порядок сложнее, чем гостиница или жилой дом. Лично я считаю, что пришло время пересмотреть отношение к составу проектной документации, вернуться хотя бы на уровень советского времени.
В советское время для подготовки проектно-сметной документации достаточно было разработать пять альбомов основных решений. Сейчас мы разрабатываем 19 альбомов! Это в разы замедляет проектирование, усложняет процесс прохождения государственной экспертизы. Чтобы разработать все эти альбомы, нужно минимум три месяца. Пройти экспертизу – еще два месяца, и это в лучшем случае. Итого пять месяцев только на проектную документацию (ПД). Еще четыре – шесть месяцев уходит на разработку рабочей документации, и только после этого можно начинать строить. То есть в среднем на разработку ПСД уходит год, не считая времени на экологическую экспертизу. И иногда получается абсурдная ситуация, когда объект строится за меньшие сроки, чем проектируется. И хочется закончить посылом президента России: «… ребята, включите разум, пожалуйста».
– Спасибо за интересный разговор!
