Фото из личного архива Вячеслава Бухаева
Открытие на Троекуровском кладбище памятника Борису Немцову стало заметной новостью в хронике российских будней. Республиканские СМИ также не прошли мимо этого события, поскольку автор памятника – наш земляк Вячеслав Бухаев. Мы попросили известного российского архитектора рассказать, как создаются столичные памятники, что любят современные заказчики монументов и чем живет большое современное искусство.
– Вячеслав Борисович, почему памятник Немцову заказали именно вам и как это все происходит? Объявляется конкурс, дают объявление или просто вам звонят, и вы делаете? Всегда ли заключается договор? Насколько заказчики вмешиваются в процесс работы, высказывают свои пожелания и прочее? К примеру, почему был выбран розовый гранит? Кто заказывал монумент Немцову, если родные увидели его только на открытии?
– Я был не первый, к кому обратились друзья политика. Передо мной рассматривались два эскизных проекта, я даже не знаю, кто их делал. Эти проекты, видимо, не понравились, и тогда обратились ко мне. В данном случае просто позвонили. Я выслал эскиз, он был одобрен. Из родных эскиз видела дочь политика Жанна. С самого начала мы пришли к пониманию, что никаких портретов быть не должно, ничего стандартного, вызывающего. Идея изображения фрагмента моста пришла ко мне сразу. Я выезжал в Москву, смотрел место гибели на Большом Замоскворецком мосту, розовый гранит, из которого сделан мост. Из этого же материала и сделан памятник. Потом мы с заказчиками обсуждали детали, пришли к соглашению, какой должна быть надпись «Немцов», то есть в виде штампа. Первоначально хотели указать даты жизни на фрагменте этого моста, но потом для этого сделали отдельный черный блок в основании памятника.
Не могу сказать, что близко знал политика, я познакомился с ним, когда он был вице- премьером правительства. Насколько знаю, финансировали памятник предприниматель, бывший министр Альфред Кох и первый зампред совета директоров «Альфа – банка» Олег Сысуев, в свое время также работавший зампредседателя правительства. В 2010 году я вместе со скульптором Андреем Балашовым делал надгробный памятник премьер – министру Егору Гайдару. Его установили в годовщину смерти политика на Новодевичьем кладбище в Москве. Мемориал изображает три трепещущих на ветру бронзовых листа, символизирующих трех представителей этой фамилии. На одном листе выбиты слова «Егор Гайдар» и годы жизни. Потом для фонда Гайдара были сделаны призы для премий, которым фонд сегодня награждает своих победителей. На вручении премии Егора Гайдара мы с Немцовым, кстати, и встречались в последний раз.
Мемориал Немцову, как и Гайдару, тоже хотели установить в годовщину, то есть 27 февраля 2016 года, но выяснилось, что с 15 октября по 15 апреля в зимний период работы по установке мемориалов там приостанавливаются. Поэтому решили ускориться и успеть ко дню рождения политика 9 октября. Вообще день памяти Немцова прошел очень хорошо. Насколько знаю, никому об открытии не говорили, но народу было много и все проходило без спиртного.
– Почему вас всегда называют архитектором, а не скульптором, как должно быть, ведь это же разные вещи? У вас есть своя мастерская, чтобы делать памятники, свои работники, как у Даши Намдакова? Когда Даши Намдаков уезжал из Бурятии, он объяснял это тем, что там, в Европе, в Италии можно иметь свою мастерскую или к твоим услугам такие мастерские, где можно сделать все что угодно.
– Я считаю себя архитектором, поскольку в моем дипломе Санкт-Петербу́ргского государственного академи́ческого института живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина написано «архитектор – художник». Я давно работаю в декоративно – художественной пластике, работаю в мастерской. Создание памятника – коллективное творчество, и роль архитектора здесь значительна. К примеру, в создании мемориального комплекса «Партизанская слава», стоящего на 135-км шоссе Ленинград – Киев, принимал участие коллектив в лице архитектора Бухаева и нескольких скульпторов – В. Бажинова, В. Горевого, С. Кубасова, В.Неймарка. В 1978 году эта работа была удостоена Госпремии РФ. Памятник писателю Николаю Островскому в центре Сочи и памятник Дзержинскому в Санкт – Петербурге мы выполняли в составе – Бухаев – архитектор и С.Кубасов, В.Горевой – скульпторы. Бюст Галины Улановой мы создали в соавторстве со скульптором М.Аникушиным, а мемориальная доска Егору Гайдару делалась в соавторстве со скульптором Михаилом Переяславцем. Памятник Немцову был сделан в Санкт – Петербурге, откуда доставлен в Москву. Не считаю уместным называть цену работы, кроме того, что 8- тонный кусок розового гранита обошелся заказчикам в значительную сумму.
– Интересно, что когда вы начали работать в соавторстве со скульптором Михаилом Шемякиным, то такой градации « главный – не главный» не стало. Везде пишется, будь то экстравагантный памятник Казанове в Венеции или скульптурная композиция «Дети – жертвы пороков взрослых» в Москве, пишется просто – авторы Бухаев и Шемякин. Это притом, что на сайте Фонда самого Михаила Шемякина в этих работах вообще не указано ваше авторство. Это все к вопросу о том, насколько непросто конкурировать со знаменитостями и на что идут эти знаменитости в борьбе за хорошие заказы.
– Сейчас популярен самопиар, все стремятся в телевизор, пытаются быть известными, пишут книги, открывают сайты, раздувают себя, как шары. Вот Никас Сафронов не сходит с экранов и глянцевых журналов, в передаче «Школа злословия» его недавно прилично унизили, а он, считая это божьей росой, только угодливо кивает в ответ. На самом деле он хороший актер и успешный бизнесмен, который думает, что в искусстве можно проехаться на поделках. А ценится – то другое: труд, талант, душа, искренность. Если ты всю молодость вкалывал, добивался своего, это к тебе обязательно вернется. Когда я в прошлом году сделал мемориальную доску Марку Шагалу и ее установили на доме в Санкт – Петербурге, в котором он жил, мне прислала письмо бывший секретарь Шагала из Северной Каролины, знаменитый искусствовед Вивиан Джакобсон. Ей сейчас за 90 лет. В своем письме она пишет, что если бы Шагал был жив, ему бы очень понравилась моя работа, что Шагал так говорил об искусстве: не нужно ничего объяснять, надо чувствовать и понимать. Когда я показал Церетели это письмо, он был потрясен.
– В Улан-Удэ долгие годы самым успешным скульптором был Миронов, все заказы доставались ему. Вот на сайте российского скульптора Александра Рукавишникова, почти вашего ровесника, указано, что он входит в тридцатку самых известных скульпторов мира. А вы есть в этих рейтингах? Кто сегодня в столицах считается самым успешным скульптором, и считаете ли вы успешным себя?
– У меня нет своего сайта, и я не считаю необходимым участвовать в подобного рода рейтингах. Я и в конкурсах участвую с осторожностью, потому что они зачастую необъективны. У нас часто какой-нибудь художественный совет вмешивается в творческий процесс, диктует, что и как, чего нет нигде в мире. Вот по призу к премии Гайдара было обсуждение, но оно было конструктивным, по существу. Люди просто приходят в сад Шереметьевского дворца, видят там мой памятник Анне Ахматовой и звонят мне. Вот недавно обо мне вышла статья в книге «Кто есть кто в Петербурге?». Какой-то молодой человек написал обо мне книгу «Одаренный Богом», причем написал, не спросив меня, не показав мне ни единой строчки, а взяв все из Интернета.
Я не могу назвать себя успешным или популярным архитектором, но памятник «Бойцам Спецназа России», созданный совместно с питерскими скульпторами Марленом Цхададзе и Антоном Ивановым, получил сначала первую премию ФСБ в области искусства, а в этом году – премию правительства России, которая приравнивается к госпремии. Особенность этой премии в том, что помимо самой премии лауреат имеет право на добавку к пенсии. К примеру, если до этого пенсионер Марлен Цхададзе получал 8 тыс. рублей пенсии, то сейчас получает в 3 раза больше. Но самый главный показатель успеха для художника – наличие заказов, тем более, когда он имеет возможность эти заказы выбирать. Вот недавно позвонил Ваня Ургант и попросил сделать памятник для мамы, которая похоронена в «Комарово». Я что-то набросал, отправил, вот уже 2 месяца жду, но пока ответа нет.
– Вы – автор мемориальных досок в более чем 50 городах России. Скажите, а памятники для кладбища среди самих скульпторов считаются менее значимыми, чем другие памятники, к примеру, оцениваются дешевле? Одно время в моде были памятники «в стремительном движении», например, как памятник Высоцкому на Ваганьковском кладбище, принесший широкую известность тому же Александру Рукавишникову. А сегодня что в моде?
– В моде – ярмарка тщеславия. Недавно бродил по Новодевичьему кладбищу и ужаснулся, увидев там скульптуры Тихонова в образе полковника Исаева, Клару Лучко в шляпе, Георгия Жженова в пальто с поднятым воротником, «сидящего на лавочке» Евстигнеева. На мой взгляд, все это безвкусно, дешево и совсем не передает суть этих выдающихся людей. Кстати, там же я наткнулся на могилу Соломона Матвеевича Иванова, председателя Совета министров Бурят – Монгольской АССР в 50-ых годах, который позже жил в Москве и здесь же похоронен. Словосочетание Соломон Матвеевич Иванов звучит смешно, тем более, что на фотографии изображен бурят.
– В родной Бурятии вы вместе с художником Бато Дашицыреновым создали один -единственный памятник. Он посвящен жертвам политических репрессий и установлен на ул. Линховоина. Известно ли вам, что в последнее время высказывались идеи перенести этот памятник в другое место? Предлагали ли вам сделать что-либо еще для Бурятии?
– О памятнике жертвам политрепрессий мне говорил соавтор этого памятника, улан-удэнский архитектор Александр Яковлев. Я даже встречался по этому поводу с министром культуры Бурятии, симпатичным молодым человеком. Я понял, что идея состояла в том, что памятник не соответствует месту нахождения, тогда как я точно знаю, что в этом здании, у которого стоит памятник, расстреливали людей. Мне лично рассказывал один доцент пединститута, что его еще студентом в 30 –ые годы заставляли подписать донос на ректора, и их, таких студентов, было 6. В этом самом здании ему в рот засунули пистолет, и он говорил, что на всю жизнь запомнил вкус теплого металла и запах пороха. Неизвестно, подписал ли он те бумаги, его отпустили, но всю жизнь потом он обходил эту улицу стороной. Так что я считаю, что месторасположение этого памятника абсолютно оправдано.
Что касается каких-либо других работ для Бурятии, в свое время у нас с художником Бато Дашицыреновым была идея создать в Улан-Удэ перед гостиницей «Бурятия» «каменный сад». Я придумал круг, по которому разбросаны кости для игры наподобие камней. Такими бараньими костяшками в детстве играла моя мама, выросшая в селе Хамнай Кабанского района. Эти кости хранятся у меня до сих пор. Эскизы «сада камней» с сопроводительным письмом я отдал тогдашнему мэру Геннадию Айдаеву, но никакого продолжения это не получило. Единственное, что когда был в Берлине, то услышал, что Геннадий Айдаев говорил кому-то, что архитектор Бухаев его лучший друг, от чего мне сделалось смешно. С того времени больше никаких разговоров о памятниках в Бурятии со мной не было. Когда были живы мама и сестра, я приезжал в Улан-Удэ каждый год, но теперь ехать не к кому. Последний раз в Улан-Удэ я был на открытии памятника политрепрессированным в 2008 году.
– Удачи вам и успехов в работе!
