О беспрецедентных волнениях вокруг оперного театра, потребовавших личного участия главы, говорят сегодня даже далекие от искусства жители республики. Хотя до сего дня директоров и худруков коллектив оперного под улюлюканье околотеатральной черни без сожаления изгонял взашей, в этот раз – все по иному. Впервые в истории наши творцы заявили, что не согласны с решением минкульта уволить директора Аюну Цыбикдоржиеву и готовы последовать вслед за ней хоть на выселки. Неделю назад заявление об уходе на смеси русского и монгольского в соцсетях сделал солист бурятского театра Ариунбаатар Ганбаатар. В субботу свой прощальный спектакль с обращением к публике дал Михаил Пирогов, а в понедельник заявление об уходе собственноручно отнесла к минкульт худрук Дарима Линховоин, фактически подтвердив, что для нее и для всего, что происходило в театральных стенах все последние годы, пробил час X.
Поскольку уголовных дел в отношении Аюны Цыбикдоржиевой и тех, кто подписывал финансовые документы, до сего дня не последовало, можно сделать вывод, что главная причина отставки совсем не в стимулирующих выплатах и чрезмерных тратах на спектакли, которые никак не могут себя окупить. Для сравнения – несмотря на уголовное дело и даже судебный процесс в отношении Натальи Улановой, положившей в тумбочку собственного рабочего стола 1 млн. 700 тыс. бюджетных рублей, худрук Бурятской филармонии по –прежнему осваивает бюджеты, которые даже стали еще больше. Если следовать этой логике, то причину увольнения Аюны Цыбикдоржиевой озвучил на встрече с коллективом сам глава Бурятии.
«Разговаривать нужно о том, как мы ведем работу со своими артистами, как мы ищем таланты у нас, как мы их развиваем. В театре, безусловно, должны быть и привлеченные звезды, для того, чтобы у нас был соответствующий уровень, но это должно быть штучно, и акцент должен быть на развитие своих звезд», – сказал Алексей Цыденов.
Как раз о штучном товаре в стенах оперного говорить и не приходится, поскольку по какой-то парадоксальной случайности чем больше становился бюджет театра, тем меньше работало в нем бурятских артистов. В одном из своих интервью худрук балетной труппы бурятского оперного Морихиро Ивата признался, что никогда не слышал выражения «японский городовой». Никто ему за четверть века жизни в России смысл этого русского ругательства почему-то не объяснил. Между тем, выражение это, означающее крайнюю степень изумления от чего-то несуразного, имеет к столице республики непосредственное отношение. О нем напоминает, в частности, надпись на триумфальной арке, мимо которой Морихиро Ивата каждый день ходит на работу.
Как известно, в 1891 году в японском городе Оцу полицейский Цуда Сандзо напал с саблей на цесаревича Николая, совершавшего путешествие по Востоку, чем удивил не только будущего российского императора Николая II, но и весь мир. Поступок городового, который должен был защищать туристов, а не нападать на них среди бела дня, бурно обсуждалось. Сабля была в ножнах, два нанесенных удара не причинили высокому гостю никакого ущерба, потому что цель японского городового была не убить, а показать, что громко разговаривать в Японии, смеяться на каждом шагу и вести себя подобным образом значит не уважать японские обычаи. Через несколько месяцев, когда цесаревич добрался -таки до Верхнеудинска, его появление увековечили триумфальной аркой.
Считать ли произошедшее через 127 лет в Бурятии нападением или чем-то иным, но факт остается фактом. С легкой руки уже бывшего руководства, бурятский государственный академический театр оперы и балета с бюджетом в несколько сотен миллионов по какой-то причине на правах хозяев оккупировали монголы и японцы, притом, что каких-то 70 лет назад предки этих самых японцев в качестве пленников ценой своей жизни строили бурятский театр.
«Да, я лично привожу сюда монголов. У нас хорошие ребята, но лауреатов международного конкурса Чайковского нет. У нас сейчас сопрано нет. Нет в училище, не приходят такие таланты. И пришла Батчимэг… Но что делать – она монголка… Я стою на том, что монголы и японцы должны работать, – как –то неумело объяснила на собрании ситуацию Дарима Линховоин, забыв уточнить, что находить таланты на родине была в том числе и ее должностная обязанность и что специально для этого здесь в помощь ей работают хореографическое училище и музыкальный колледж.
В конце концов, много лет тому назад именно ее, маленькую девочку – бурятку, а не татарку, армянку или японку отобрала высокая комиссия, прибывшая в Улан-Удэ, чтобы потом за бюджетный счет выучить в столице для главного театра Бурятии в качестве национального кадра. Почему же сейчас обучаемые за государственный счет в условиях дорогостоящего интерната десятки наших выпускников годами никак не могли дойти 100 метров до оперного театра, якобы испытывавшего острейший дефицит в кадрах? Почему туда за тысячи километров долетел вчерашний артист кордебалета Морихиро Ивата, не имеющий никакого опыта руководящий работы, живущий в России на положении гастарбайтера, но зато владеющий такими заграничными связями, которые позволяли регулярно организовывать здесь фестивали, фонды своего имени и прочие денежные вещи.
Почему Олегу Юмову, назначенному в 2009 году тем же самым министром Цыбиковым на пост худрука Русского драматического театра им. Бестужева, хватило мозгов через несколько месяцев добровольно покинуть этот пост, а Морихиро Ивата не хватило? Почему в Японии невозможно представить худруком или директором национального японского театра талантливого калмыка или русского, а в Бурятии лицом нации вдруг стал Морихиро Ивата? За какие такие сладкие японские пирожки и сытные монгольские похлебки местная элита сдала- продала свой главный театр, он же сокровищница культуры и хранитель заветов предков?
Всеобъемлющий ответ на этот вопрос сегодня может дать разве что новый гендиректор оперного Эржена Жамбалова. Эту даму можно обвинять в чем угодно, но только не в предательстве традиций собственного народа. В чем – в чем, а вот в этом вопросе минкультуры Бурятии показало себя на высоте.
