Фото: ООО “Контент.Сфера”
Предлагаем вашему вниманию статью доктора филологических наук, ведущего научного сотрудника Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН Баира Сономовича Дугарова, опубликованную недавно в журнале «Традиционная культура». Статья посвящена исследованию сохранившихся в эпосе отголосков хуннских времен.
В статье рассматриваются два бурятских сказания — «Нарин Хузуун Гулдэмэй» и глава об Аксагалдае из эпопеи «Абай Гэсэр-хубун» в сравнении с рассказом о воцарении хуннского вождя Модэ (234–174 до н.э.), изложенным столетие спустя китайским хронистом Сыма Цянем в его «Исторических записках». Этот рассказ, по мнению историка-хунноведа Н. Н. Крадина, является по своему происхождению фольклорным произведением, записанным от хуннского сказителя. В результате сопоставительного анализа всех трех вышеназванных источников выясняется их смысловое и сюжетное сходство, которое определяется, прежде всего, мотивом борьбы за власть и престолонаследие.
Данный мотив особенно ярко проявляется в относящемся к «воинскому» циклу сказании «Нарин Хузуун Гулдэмэй», в котором сохранилось название хуннского титула шаньюй в качестве почетного прозвища одноименного героя. А в сказании об Аксагалдае конфликт старшего дружинника с правителем (Гэсэром) сопряжен с мотивом предательства и стремления к власти, что также находит фигуральное созвучие с легендой о Модэ. В целом основной мотив (борьба за власть) реализуется как тема трех рассмотренных в данной статье эпических сюжетов. Они в совокупности указывают на феномен устной традиции как источника и хранилища исторической памяти у центральноазиатских кочевников.
В истории Евразии хунну известны как номады, создавшие на рубеже III–II вв. до н. э. в степях Центральной Азии первую в мире кочевую империю. Она, будучи супергосударственным образованием с полиэтническим населением, существовала в течение нескольких столетий, вплоть до середины II в. н. э., став предтечей последующих монгольских ханств и тюркских каганатов. Основным источником знаний по истории хунну и их тюрко-монгольских последователей на арене Великой Степи являются китайские летописи.
В русле нашей темы представляет особый интерес легенда о воцарении вождя Модэ (234–74 до н.э.), самого именитого из степных правителей, ставшего основателем хуннской державы. Эта легенда передает драматическую коллизию, связанную с борьбой за власть в степном обществе того времени и изложенную в лапидарной форме китайским летописцем Сыма Цянем в «Исторических записках».
Модэ был старшим сыном шаньюя Тоуманя, правившего в конце III в. до н. э., и по праву рождения должен был стать его наследником. Но дальнейший ход событий изменился не в пользу Модэ, когда Тоумань под влиянием младшей — молодой и любимой — жены (яньчжи) принял решение передать свой титул сыну, рожденному от нее. Предав таким образом Модэ как законного наследника, хуннский шаньюй надумал коварно избавиться от него. В качестве почетного заложника Тоумань отправляет своего сына на запад Центральной Азии к юэчжам и тем временем сам организует набег на их кочевья, рассчитывая, что юэчжи первым делом расправятся с хуннским заложником. Но Модэ удается обмануть своих охранников, выкрасть лучшего коня-аргамака и умчаться в родные степи. Отцу ничего не оставалось, как «восхититься» прилюдно удалью сына и «задобрить» его на время, вверив ему в управление целый тумен численностью 10 тыс. воинов.
Модэ понимал, что жизнь его поставлена на карту: шаньюй готов был при любом подходящем случае избавиться от него. Единственный выход заключался в опоре на верных исполнителей его воли и в опережении действий своих недругов. С этой целью он изготовил свистящие стрелы и приказал всем воинам следовать его выстрелам по выбранным объектам. Проигнорировавшим отрубали головы.
Сначала Модэ выстрелил в своего любимого коня, затем, через некоторое время, в свою любимую жену и, наконец, — в аргамака своего отца. Во всех случаях стрелы с нарастающим свистом летели в цель. Теперь оставалась последняя — главная — мишень в лице Тоуманя. Она предстала во время облавной охоты: после разящих наповал выстрелов Модэ и его дружинников шаньюй рухнул ничком с лошади, ощетинившись на все стороны торчащими в его теле стрелами. После этого Модэ завладел ханской ставкой, предал казни своих противников: мачеху с ее сыном — официальным наследником и сановников, не хотевших повиноваться ему. Так он вступил на престол и объявил себя шаньюем.
Ученые считают, что изложенная китайским хронистом Сыма Цянем версия прихода Модэ к власти не является документальным свидетельством современника — очевидца тех событий, а представляет собой письменную фиксацию (столетие спустя) бытовавшей среди степных кочевников в устной форме популярной легенды о Модэ. Действительно, в данном случае мы видим редкий образчик сказовой традиции, сохранивший следы повествовательного фольклора, связанного с хуннским временем.
В связи с этим уместно привести мнение бурятского ученого Доржи Банзарова относительно того, что воспоминание «о первом могущественном ханстве, давшем сильное движение всем племенам Средней (Центральной. — Б. Д.) Азии, и титуле его правителей» могло сохраниться в той или иной форме в постхуннскую эпоху у населявших территорию Внутренней Азии тюркских и монгольских этносов, связанных исторически и этнически с народом хунну.
Действительно, «воспоминание» о хуннской империи нашло некоторое отражение в средневековой уйгурской версии эпоса «Огуз-наме», сохранившей доисламское, тэнгрианское восприятие мира, свойственное ранним кочевникам Центральной Азии.
Что касается главного эпического персонажа Огуз-хана, то черты исторической личности, прослеживаемые в преданиях о нем и сближающие его с Модэ, скрываются под покровом фантастических сюжетов, придающих Огуз-хану образ мифического героя. В целом уйгурская рукопись «Огуз-наме» определяется как эпический памятник древних тюрков, вобравший в себя наряду с генеалогическим мифом об Огуз-хане многое из истории тюркских каганатов, особенно Уйгурского каганата VIII века, а также из завоевательных походов сельджуков, отражающих более позднее время.
Теперь зададимся вопросом о возможности хуннского следа в монголоязычной части потомков хуннской империи. Это предположение имеет под собой реальную основу, если иметь в виду, что монголоязычность значительной части населения хуннской державы считается установленной. К этому выводу пришел монгольский ученый Г. Сухбаатар путем лингвистического анализа языка хуннов, их ономастикона и этнонимии. Согласно исследованию А. Г. Митрошкиной, основанному на изысканиях зарубежных и русских ученых, имена хуннских шаньюев при их сопоставлении с исконными бурятскими антропонимами имеют сходство по своему звучанию и значению. Так, онимы хуннских вождей Маодунь и Тоумань перекликаются с бурятскими именами типа Модон, Модогой, Модогор (апеллятив мо — «дерево, палка, бревно») и Тумэн со значением «десять тысяч». Любопытно, что и слово яньчжи — титул главной жены шаньюя — бытует в монгольских языках как женское имя с суффиксом -маа (Янжима, Янжимаа).
Более того, в бурятской эпической традиции известен относящийся к «воинскому» циклу улигер (сказание) «Нарин Хузуун Гулдэмэй» (Тонкошеий Гулдэмэй), в котором звучит сближающий его с легендой о Модэ мотив борьбы за престолонаследие. Одноименный герой этого произведения — ханский сын, имеющий прозвище Нашан хүбүүн шаньюдай, становится жертвой интриги, исходящей от его коварного дяди. Последний внушил хану (в тексте Богдо-хан), что Гулдэмэй хочет сместить его с престола:
Нарин хүзүүн Гулдэмэй
Нашан хүбүүн шаньюудай,
Хаании түлɵɵ болоhоо
Xaa(h)aa hуухам гэжэ
Хатуу ехэ түхɵɵ,
«Хаа(h)аа түрхэм», — гэжэ,
Түхɵɵрэжэ байбал даа.
(Нарин хүзүүн Гулдэмэй)
Наш сокол-парень шаньюдай
Вместо тебя, хана,
Ханом стать собирается.
На твоем троне воссесть,
«Ханом стану», — говоря,
Он начинает приготовление).
Богдо-хан решает избавиться от сына и по совету красавицы жены Алтан Ногохон предлагает ему отправиться сразиться с могучим Тухорон Богдо, который якобы представляет угрозу для ханства. Гулэумэй догадывается об истинной цели своего отца: «Хан, на верную погибель // Ты меня отправить хочешь!» и отказывается подчиниться ему. Но красавица жена придумывает хитрый план, чтобы заставить сына исполнить волю отца.
Гулдэмэю удается победить противника и, похоронив его с почестями, как полагается по обычаю, возвращается домой с победой. Но его ждут новые испытания, которые замышляет «не однажды на погибель Гулдэмэя // посылавший Богдо-хан», как сказано в тексте. Но для эпического героя, каковым является Гулдэмэй, не существует преград. В итоге через ряд сюжетных перипетий сказочного характера, являющихся поздними наслоениями, Нарин Хузуун Гулдэмэю удается победить своего отца и стать во главе ханства.
