Режим самоизоляции располагает к раздумьям и беседам, особенно с теми, с кем прежде все никак не хватало времени встретиться. В этом плане математик Андрей Ринчино не похож на ученого, потому как открыт, откровенен и не привык стесняться в выражениях. Пусть сегодня ученый живет во Владивостоке, работает в Дальневосточном федеральном университете, мыслями он на малой родине. Мы попросили педагога высказаться на некоторые актуальные темы.
– Андрей, давайте сначала. Вы долгое время работали в Санкт-Петербурге, почему вернулись? Примерно в это же время сюда приехали Гетманский, Аркадий Зарубин и другие. Оправдались надежды изменить Бурятию к лучшему?
– Это было десять лет назад. Помните знаменитый рассказ Чехова о том, как интеллигентный, образованный доктор Старцев приехал из столицы в уездный городок и быстро превратился в обывателя без имени – Ионыча? Это про Бурятию. Здесь из горящего романтика легко превратиться в обрюзгшего, жадного и крикливого человека неопределенного возраста. Почему так происходит? Среда виновата, окружение.
С точки зрения профессионального роста, самореализации, культурного развития, провинциальная периферия мало что даёт. Более вероятно здесь просто спиться. К сожалению, Бурятия – самый пьющий регион из всех, что мне приходилось видеть. Тут пьют не только в буузных, но в вузах и колледжах, судах и министерствах, больницах и театрах.
Что касается Константина Гетманского и Аркадия Зарубина. Могу сказать, что это весьма незаурядные, талантливые люди, но в нашей республике они лишь понапрасну растрачивают свой творческий потенциал. Хорошо помню, что Зарубин весьма искренне хотел изменить ситуацию, но, как говаривал гробовщик из фильма «Человек с бульвара капуцинов»: «Где теперь его надежды?».
В Бурятии новым людям не рады.
– Почему?
– Потому что регион был и остается очень бедным, а сугубо случайная причастность отдельных персонажей к процессу распределения ограниченных ресурсов создает неуверенность, стремление максимально устранить возможности открытой конкуренции. Эти люди ничего не производят, кормится (и неплохо) с процесса распределения. Уже многие годы идет моральное выдавливание и физическое устранение «неугодных».
Во всех бюджетных учреждениях остатки здорового консерватизма перерастают в страх перед изменениями, консервацию зауженных элит, положений и статусов, зажим информации, формирование зон, закрытых для критики или даже простой объективной информации, имитацию демократических и правовых процедур, манипулирование служебным положением, бюрократическое высокомерие. Отсутствие собственного мнения становится достоинством для сотрудников. Успехом начинает считаться встраивание в систему администрирования, а не творчество и инициатива. Это ведет к отрицательной кадровой селекции, жизненной пассивности, иждивенчеству и рождает новый виток бедности – ловушку, из которой невозможно вырваться.
Одна из причин такого положения вещей – централизм, дошедший до абсурда. У региона отняли практически все финансовые и природные ресурсы, взамен посадив на дотации. К повышению уровня жизни и развитию экономики это не приводит, регион с каждым годом становятся все более зависимыми от центра. Всё это рождает иждивенческие настроения, экономическую пассивность: ничего делать не надо, дотации всё равно придут. Население к этому привыкает.
Нужны ли умные люди в такой ситуации? Ответ очевиден. Умные будут анализировать деятельность власти, копаться в истинных причинах происходящего, задавать лишние вопросы, высказывать свое мнение и влиять на настроения в обществе. Это никому не выгодно. Намного проще управлять однородной серой массой безграмотных, не знающих свои права и не имеющих собственного мнения людей.
– Как получилось перебраться во Владивосток? Как получили приглашение в федеральный университет? Чем отличается этот университет от БГУ?
– Устройство на работу в крупный международный университет довольно прозрачно, происходит на основе открытого конкурса без всяких «дядьёв Баиров». Любой человек может подать документы на должность профессора Гарварда, например. Другой вопрос, что далеко не все попадают. Я могу сказать, что выдерживал открытые конкурсы и работал по контракту в нескольких крупнейших университетах России, в том числе двух федеральных университетах. Такого бэкграунда нет ни у кого из наших преподавателей.
Дальневосточный федеральный университет и БГУ – величины разного калибра, поэтому сравнение здесь бессмысленно. ДВФУ – очень молодой развивающийся университет с большим количеством плюсов и минусов.
Есть несколько бесспорно положительных аспектов. Это великолепный кампус на острове Русском на берегу Тихого океана. Панорамные виды из окон учебных и жилых корпусов делают ДВФУ одним из самых красивых университетов мира. Все учебные помещения оснащены по последнему слову техники: на этот не экономили. Уровень профессорско-преподавательского состава заметно выше среднероссийского, хотя пока еще сильно уступает столичному.
Вуз имеет внятную программу развития, подкрепленную бюджетом, которую университет медленно, но верно реализует. Программа подразумевает, в том числе, и конкурентоспособную заработную плату профессорско-преподавательского состава. Не могу сказать, что уровень вознаграждения у нас большой, но по сравнению с вузами Бурятии отличие в несколько раз. Что, конечно, больше говорит о плачевном финансовом состоянии бурятских вузов и сферы образования вообще.
Есть и множество серьёзных проблем и негатива. Прежде всего, большая организация – это большая бюрократия.
– Про вузы. В соцсетях Вы постоянно ругаете ректора БГУ, это личная обида? Если бы вы работали в БГУ, вы бы продолжали это делать?
– Никакой личной обиды на Николая Мошкина у меня нет, тем не менее, считаю, что нахождение данного человека у руля некогда ведущего вуза республики неприемлемо. К сожалению, Николай Мошкин – представитель порочной системы, за долгие годы сложившейся в Бурятии. Системы, для которой резко снижены этические нормы, а главный лозунг в том, что «всё можно купить». Не буду перечислять все аргументы против нынешнего ректора БГУ, остановлюсь на некоторых.
Вы бы стали воевать, если бы вдруг узнали, что ваш командир является на самом деле, не полковником, а рядовым, который сам себе пришил лампасы, нацепил погоны, купил Орден мужества и медаль «За отвагу»? Нет? И я нет. Вот поэтому я и критикую г-на Мошкина. Хотя диссертационный совет при ВСГУТУ отказался лишать его ученой степени доктора наук за плагиат, но профессиональное сообщество, уверяю вас, всё понимает. Стигмат позора воровства чужого интеллектуального труда трудно смыть.
К слову сказать, ректор БГУ не единственный в своём роде: Диссернет выявил более сотни ректоров с ворованными диссертациями. В этой ситуации наиболее пострадавшими стоит признать неплохой коллектив университета, студентов, а также всю бурятскую науку, которая несёт значительные репутационные издержки.
Так ли уж вреден плагиат руководителя для репутации вуза? Хорошо сказал об этом Михаил Жванецкий: «Если ты стырил диссертацию, не строй мост, сволочь! Иди в политику, там таких много».
Плагиат общественно опасен. Ибо он мгновенно девальвирует ценности общества. Этот, ничтоже сумнящеся, не прилагая ни особых стараний, ни творчества, стырил диссертацию и уже кандидат наук, доцент, зав. кафедрой, затем доктор, профессор, ректор. А значит и я могу! Дурной пример заразителен и развращает всё общество. Да и потом, если можно безнаказанно украсть чужой труд, то ведь можно и всё остальное. Отсюда и депутаты, давящие детей джипами, и чиновники, пилящие бюджеты, и «правоохранители», пытающие людей в застенках. Всё это одного поля ягода.
Очевиден и «воспитательный эффект». Не трудно догадаться, что студенты БГУ прекрасно осведомлены о том, чем балуются их ректор, проректоры и прочие приближенные. Можно ли требовать в такой ситуации от них отказа от дергания курсовых из интернета, переписывания чужих контрольных, покупки дипломов и вообще соблюдения академической этики? Ответ очевиден. Рыба тухнет с головы.
Весьма показательным было дело «Светлана Михайлова против Мошкина, Ванчиковой, Цыренова», которое широко освещалось в республиканских и ряде федеральных СМИ.
Для профессионального сообщества подоплека дела была очевидной: сотрудники университета во главе с ректором отчитывались по государственным грантам «научными» статьями, «вырванными» из чужой диссертации, скомпилированными работами других авторов, переведенными на русский язык чужими статьями из зарубежных журналов и т.п. Речь шла о грантах на сумму более 5,5 млн. рублей.
Когда дело получило широкую огласку, вместо того, чтобы решить дело миром, возместить ущерб и принести извинения «банда» – Мошкин и К – пустилась во все тяжкие. В ход пошли фальшивые монографии, фальсификация доказательств, подкуп, запугивание, встречные иски… Кажется ректор БГУ со своей “командой” побили все рекорды человеческой и академической непорядочности. Но, в конце концов, Верховный Суд России (!) поставил точку в деле, признав правоту Михайловой.
Казалось бы, теперь «банду плагиаторов» должно ждать заслуженное порицание, но нет. Мошкин сидит в кресле ректора. Ванчикова стала проректором по развитию университета, при этом возглавила общественный совет Министерства экономики Бурятии. «Молодой ученый» Цыренов назначен членом ученого совета (высшего органа управления вузом). И т.д. Внешние неудачи отразились на внутренней политике университета: против несогласных развернулись настоящие репрессии, пышным цветом цветут доносительство, лесть, подсиживание, увольнения по надуманным основаниям.
Само назначение Мошкина – постороннего для БГУ человека – было противоестественным актом. Дело в том, что в любой организации существует собственная кадровая эволюция. Человек приходит в университет молодым ассистентом, затем становится преподавателем, доцентом, профессором. И только после этого может претендовать на высшую должность. Процесс занимает несколько десятилетий. Всё это было в одночасье сломано и растоптано. Всему бурятскому обществу, всему народу было показано, что годы стараний, усердия, бессонного труда, скрупулезных научных исследований и т.д. не значат в Бурятии ровным счетом ничего. Значение имеют лишь родство, связи, да личная наглость и напористость. Такие процессы усиливают расслоение общества, отодвигают нас от экономического развития.
Вызывает горечь анутраж, с которым было обставлено был увольнение бывшего ректора С. Калмыков. Немолодого человека, который 22 года возглавлял вуз, просто бесцеремонно вышвырнули за дверь. Это не в бурятских традициях.
Кроме того, сейчас во многих странах мира усилились этические настроения в бизнесе. То есть предприниматели стали разрабатывать и соблюдать жесткие корпоративные стандарты, их интересует моральная сторона процесса извлечения прибыли. Особенно сильны эти настроения в Южной Корее, Японии, странах ЕС. Будут ли вкладывать иностранные инвесторы в Бурятию, где происходит подобный беспредел с распределением должностей? Маловероятно.
– Кстати, про политику. Вы когда-то участвовали в партийном праймериз по Левому берегу. Почему выбрали именно этот округ, какой результат набрали и почему не пошли на выборы?
– Это было в 2018 году. Я участвовал в праймериз по выдвижению в Народный Хурал по району, который включает центр города, Стеклозавод и часть Левобережья. Основными соперниками тут стали Михаил Степанов (который в итоге победил) и Геннадий Айдаев. В их избирательные кампании были брошены значительные финансовые ресурсы, работали известные политтехнологи, десятки людей в штабах.
Основной вывод, который был мною получен, состоит в том, что в Бурятии без больших денег ни на какие выборы соваться не стоит. Каким бы выдающимся политиком и оратором ты ни был, всё равно победит тот, у кого толще кошелёк. Кресло депутата Хурала стоит 5–15 млн. руб. В итоге весь парламент и горсовет заняты работниками торговли. Конечно, это ненормальная ситуация, характерная для неразвитых сообществ. Я, к счастью, не потратил ни рубля.
– В свое время вы говорили про мировой рынок образовательных услуг. Работали в Якутском университете, теперь в Дальневосточном федеральном университете. Что мешает сейчас двигаться в этом направлении или мы двигаемся?
Я постоянно говорю о необходимости создания крупного международного университета в республике. Сегодня мировой рынок образования превысил объем в 250 миллиардов долларов, но Россия на нём занимает очень небольшую долю – менее одного процента. Это крайне низкие и совершенно позорные цифры. Если взять экспорт образовательных услуг, то есть то, сколько мы зарабатываем на иностранных студентах – это около 1 млрд. долларов. Тогда как например Австралия – далеко не ведущая образовательная держава – зарабатывает 12 миллиардов долларов в год, то есть в 12 раз больше, чем Россия.
Место Бурятии, опять же, одно из последних в стране. Тем не менее республика, при определенных условиях, могла бы достойно заявиться на рынке мировых образовательных услуг. Действительно, буквально у нас «под боком» находится ряд крупнейших экономик мира – Китай, Япония, Индия, Южная Корея, Тайвань, Сингапур – совокупным ВВП $15 трлн. и населением около 3 млрд. человек, который по сути представляет собой неограниченный рынок сбыта образовательных услуг и наукоёмкой продукции. Крупный международный университет способен заметно изменить баланс сил на этом направлении, усилить российское цивилизационное влияние в регионе.
Что происходит сейчас? Всё очень плохо. Трудно описать тот ужасающий кадровый, финансовый, управленческий и культурный кризис, в котором ныне пребывают вузы Бурятии. Это катастрофа! Массовые сокращения, увольнения, разгул плагиата и фальсификаций научных исследований, липовые цифры средних зарплат, деградация человеческий отношений – вот реалии местного высшего образования. Плюсом к этому многолетнее падение финансирования, отток контингента и бездарное управление.
Как известно кадры – кровь современной экономики, кадры решают всё. Но у нас в республике преподавателей увольняли и продолжают увольнять – легко и просто, не объявляя о массовом сокращении, не соблюдая процедуру, не проводя установленные законом мероприятия по трудоустройству увольняемых. Любого профессора или доцента, если он вдруг станет чем-то неугоден вузовской мафии, могут выкинуть из вуза как Каштанку. К слову сказать, последние и сами во многом виноваты в сложившейся ситуации, ибо демонстрируют полное смирение, выученную беспомощность, трусость, разобщенность.
Сейчас большинство преподавателей бурятских вузов вынуждено соглашаться работать на 0,7–0,5 ставки, чтобы иметь хоть какой-то источник дохода. Некоторые высококвалифицированные сотрудник и вовсе имеют по 0,1-0,25 ставки.
Соответственно и доходы преподавателей остаются крайне низкими. Так, обычный не остепенённый преподаватель бурятского вуза, как правило, получает зарплату 15–16 тыс. рублей в месяц. Зарплата доцента с ученой степенью, имеющего значительный опыт преподавания, выглядит немного привлекательней – чуть больше 24 тыс. руб., что соответствует жалованию охранников, продавцов и кассиров. А если человек имеет долю ставки, то и ещё меньше. При этом руководители продолжают нагло врать про средние цифры в 60 и более тысяч рублей.
О каком развитии можно говорить, если кадры в подобном состоянии?
Кстати, ещё небольшой штрих к портрету Мошкина: начальником отдела кадров БГУ ректор поставил некую Быкову, проработавшую до этого много лет кадровиком УФСИН. Очень показательно.
Деградация местных вузов означает непрекращающийся отток талантливых молодых людей: выпускники школ с высокими баллами ЕГЭ, победители олимпиад уезжают учиться в другие регионы и не возвращается обратно.
Отвечают ли в таком виде вузы Бурятии вызовам времени? Конечно нет.
Руководству Бурятии совместно с вузовским сообществом необходимо буквально бить в набат и спасать вузы. В первую очередь необходима кооперация деятельности разных региональных игроков на поле профессионального образования, которые бы могли действовать в рамках общих стратегических целей, ставить себе общие задачи и эффективно их решать.
Считаю, что централизация вузов Бурятии – объективный и неизбежный процесс: мы не сможем без него выйти на серьезный уровень конкурентоспособности даже с университетами России, не говоря уже о глобальной.
Разрозненные вузы Бурятии не в состоянии противостоять крупным объединенным университетам из соседних регионов, которые, подготовив программы развития, поднялись в статусе намного выше.
Только создание объединенного университета и повышения его статуса до национально-исследовательского или федерального позволит создать дееспособное конкурентоспособное ядро для технологической, управленческой и социально-культурной модернизации республики.
Крупный университет в роли think thank создаст базу для интеллектуального обеспечение долгосрочного развития Бурятия. Сильный и независимый центр приведёт к восстановлению нормальной академической жизни с её интеллектуальными свободами, стремлением к творчеству и генерации новых научных знаний.
Основное, что сейчас нужно Бурятии – создать условия для притока в регион интеллекта, человеческого капитала высокого качества. Сегодня главный «товар», за который агрессивно борется весь мир, это головы, интеллект.
– Скоро будет два года, как Бурятия вошла в ДФО, а вы волей случая оказались в столице ДФО. На последней встрече Трутнева с Путиным было заявлено, что на Дальнем Востоке темпы роста промышленности в два раза выше, чем в целом по стране. Вы с этим согласны? Жизнь во Владивостоке лучше, чем в Улан-Удэ?
– Владивосток ныне официально объявлен столицей Дальневосточного федерального округа. Это крупный торговый и промышленный город. Деловая активность здесь заметно выше, чем в других городах ДФО. На Приморье приходится 44% оборота малых предприятий всего округа.
Хорошо развито малое и среднее предпринимательство. Его вклад в ВРП Приморского края составляет более 40%, в то время как в среднем по России не более 20. В сфере малого и среднего предпринимательства здесь работают более 263 тысяч человек – это почти треть населения, занятого в экономике.
Определяющее влияние на экономику города оказывает море. Все основные состояния сделаны и делаются на морской торговле и рыбообработке. Так, например, предпринимательская деятельность бывшего и нынешнего губернаторов края – Дарькина и Кожемяко связана именно с этим. Оба, кстати, являются богатейшими людьми региона. В Бурятии же состоятельные люди пока в основном лишь на уровне депутатов.
Хорошо знаком с несколькими местными предпринимателями – выходцами из Бурятии. Они положительно оценивают местный деловой климат. В частности, сравнивая деятельность налоговых и иных контролирующих органов Владивостока и Улан-Удэ, приходят к выводам далеко не в пользу последних.
Весьма заметно, как развивается туризм. Сейчас на улицах Владивостока туристов (в основном из стран Восточной и Юго-Восточной Азии) едва ли не больше, чем местных жителей. Население, кстати сказать, достаточно толерантно относится к азиатам. Тому имеются и глубокие исторические корни: край издавна ведёт торговлю со всеми азиатскими морскими державами, до революции во Владивостоке работали тысячи японцев, китайцев, корейцев. Очень много азиатов и местного происхождения. Разумеется, туристы вносят огромный вклад в торговый оборот города.
Обратил внимание, что здесь работает много крупных частных и государственных многопрофильных медицинских центров, где предоставляется широкий спектр услуг. Например, целых четыре офтальмологических центра, где выполняется лазерная коррекция зрения и другие вмешательства. В нескольких клиниках можно сделать chek-up по мировым стандартам, то есть полное всестороннее обследование организма за 1–2 дня. В медцентре ДВФУ действует единственный на Дальнем Востоке операционный робот DaVinci. Эта сфера так же очень популярна у иностранных пациентов. Соответственно город получает заметные доходы от медицинского туризма.
В городе уже традиционно проводится несколько крупных международных мероприятия, привлекающих бизнес, туристов и, соответственно, деньги. Так уже 4 года во проходит Восточный экономический форум, который по масштабам превосходит аналогичные мероприятия в Санкт-Петербурге и Красноярске. Galaxy Vladivostok Marathon объединяет любителей бега не только из России, но и со всего мира. Театральные фестивали на базе Приморской сцены Мариинского театра. И другие.
Федеральный университет также оказывает большое влияние на городскую экономику. Если 26 тысяч студентов в среднем ежемесячно тратят на покупки порядка 10 тыс. руб., то в сумме получается 260 млн. рублей в месяц или более 3 млрд. руб. в год.
Во Владивостоке гораздо выше уровень зарплат, чем в Улан-Удэ. Но и уровень цен здесь гораздо выше.
Есть и множество проблем. Процитирую Варламова: «Владивосток – совершенно неуютный город, который постоянно стоит в пробках. Пожилые и слабые люди просто не могут выйти на улицу, так как пешком по городу невозможно передвигаться.
Владивосток – город победившего автомобиля. Это самое плохое, что можно про него сказать. Владивосток может похвастаться самым высоким уровнем автомобилизации в России – на каждую тысячу жителей приходится 566 машин. Город ужасно захламлен машинами.
Просто случайное нагромождение непонятных построек. Нет никакого плана. Об облике города тут никто не думает. Все время хочется найти какой-то уютный уголок, но таких нет. Все во Владивостоке случайно. Не оставляет ощущение неправильно собранного пазла. Хочется все снести и расставить по-другому. Возможно, до Владивостока просто не доезжают архитекторы?»
Всё это правда.
– Руководители, которым приходилось ездить до Владивостока, жаловались на то, что логистика в ту сторону не проработана, то есть прямых рейсов нет, добираться крайне сложно. Что можете сказать?
– Так и есть. Сейчас, как и многие десятилетия назад, единственным надёжным способом добраться до столицы Приморья является железная дорога. Маршрутная сеть авиаперевозок по Дальнему Востоку совершенно не развита. Стоимость авиабилета из Владивостока в Китай – от 3 т.р., в Японию и Южную Корею – от 7 т.р., в Москву – от 14 т.р. Примерно столько же стоит улететь на Камчатку, хотя это соседние регионы. В мае должен был открыться авиарейс «Владивосток – Улан-Удэ» со стоимостью билетов от 15 т.р. (в одну сторону), но этого не произойдет из-за эпидемии.
Разумеется, правительство России должно активно вмешиваться в данную ситуацию, субсидируя перевозки внутри страны. Сейчас данные меры носят крайне ограниченный половинчатый характер: вроде бы они есть, но улететь по льготной цене практически невозможно.
– Ну и про коронавирус. Математики всего мира пишут о том, что наука позволяет все просчитать, включая и эпидемии. Например, «если в стране умирает первый человек, это значит, что за две недели до этого там не заметили 100 случаев заражения: ведь должно пройти некоторое время, прежде чем состояние пациента станет настолько тяжелым, чтобы он мог умереть. В течение этого периода 100 инфицированных передают вирус другим людям. Если принять, что каждый заражает двоих, то после первого летального исхода в стране насчитывается уже 1000 случаев заражения». Наблюдая то, что происходит в Бурятии, что вы могли бы как ученый сказать о распространении коронавируса?
– В такой формулировке модель выглядит наивной, она довольно грубо описывает действительность. Количество контактов не может быть равно двум, эта величина вариабельная. Слишком просто выглядят и другие допущения.
Вообще моделировать нынешнюю эпидемию не так просто, так как первичные статистические данные сильно искажены, имеется недостаток информации. Например, до сих пор не ясно, каков процент пациентов, у которых заболевание протекает бессимптомно. Не до конца понятен высокий уровень летальности в одних странах и низкий в других.
Тем не менее, это возможно первая в истории человечества пандемия, которая столь широко освещается, контролируется, оцифровывается, изучается. Модели подобных явлений как эпидемии носят название диффузионных и достаточно хорошо исследованы. В XX веке множество ученых занимались этими проблемами из-за угрозы глобального ядерного конфликта. Например известны модели эпидемологического заражения Кермака–Маккендрика, Барояна–Рвачева, Ньютона–Рейтера, которые успешно применялись для исследования распространения некоторых заболеваний (грипп, эбола, лихорадка денге, SARS и др.)
На сегодня ряд ведущих мировых научных организаций смоделировали динамику эпидемии. Например, в открытом доступе вычислимые модели Университета Джона Хопкинса (США), Open Data Science, Сингапурского университета технологий, и др.
В конце марта я построил простую полиномиальную модель, которая дала практически стопроцентно верный прогноз заболеваемости по России. Модель давала цифру в 60 тысяч зараженных с учетом карантинных мероприятий. Если бы никаких мер не предпринималось, то к концу апреля мы бы имели не менее двух миллионов инфицированных.
Аналогично, для Бурятии я прогнозировал на середину марта 198 заболевших, однако эта цифра была достигнута позже на неделю: сказался эффект карантина.
По моим подсчетам, пик эпидемии в Бурятии придется на конец мая. Затем, когда будут локализованы основные очаги в Улан-Удэ, она должна пойти на спад. Тем не менее, будут возникать локальные всплески по районам.
Улучшение возможно только при условии соблюдения жестких противоэпидемических мер, которые пока недостаточны. Несмотря на предпринимаемые меры у нас даже близко нет той дисциплины, которая была введена в Китае. Поэтому и столь быстрого эффекта не будет. Что касается самостоятельного спада эпидемии из-за жаркой сухой погоды, то это, к сожалению, вряд ли случится.
– Спасибо за подробные ответы! Удачи Вам!
