15 января республика отметит 100-летие со дня рождения первого секретаря Бурятского обкома КПСС Андрея Модогоева. В печати уже появились неоднозначные публикации на эту тему, пытающиеся свежим взглядом оценить роль в истории этого политического деятеля. Впервые такая попытка была предпринята почти 20 лет назад журналистом Инной Рыжковой. Ее статья «Последний герой номенклатуры» появилась в «Информ полисе» 30 октября 1997 года и вызвала немалый скандал. Журналистка поговорила по душам с сыном Модогоева Анатолием и выдала от его имени в печать все, что тот ей рассказал.

Говорят, шокированные коммунисты требовали опровержения напечатанного, в редакцию приходили родственники Модогоева, включая и сына Анатолия, возмущенного тем, что Рыжкова не показала ему итоговый вариант статьи. Главный редактор тогдашнего «Информ полиса» Вячеслав Дагаев, говорят, пообещал им уволить Рыжкову, а на деле выписал ей за статью премию. Не пытаясь оценивать в данном случае профессиональную этику конкретного журналиста, скажем только, что в целом образ Модогоева получился в статье пусть и не объективным, но очень живым, а сама статья достойной обсуждения. Чего стоит одна только фраза журналиста, написанная в 1997 году, но и сегодня остающаяся весьма актуальной: «Понятно и то, что после него мы здесь не видали личности такого масштаба и диапазона».

Статья была включена в недавно вышедший сборник работ Инны Рыжковой, выпущенный в годовщину памяти о ней. Приводим публикацию о Модогоеве без сокращений.

ПОСЛЕДНИЙ ГЕРОЙ НОМЕНКЛАТУРЫ

Он был рождён, чтобы стать руководителем. У него была такая харизма, о которой теперь много говорят. Я видел его школьную фотографию, там ему 16, председателем учкома тогда был, это была высокая школьная должность. Так вот: пацан совсем, а взгляд уже – ух какой!

Сын за отца ответчик. Сегодня Анатолий Андреевич Модогоев вспоминает о своём отце Андрее Урупхеевиче Модогоеве — первом секретаре Бурятского обкома КПСС с 1962 по 1983 год.

По мнению сына, у Модогоева был прирождённый талант руково­дителя, как бывает врождённый слух или постановка голоса. И вообще было ещё множество разных талантов. «Девяносто девять процентов людей сейчас вспоминают о нём с благодарностью и с добрыми чувствами, – говорит Анатолий Андреевич. К сожалению, сейчас о Модогоеве, кажется, вообще мало вспоминают. Всё-таки годы прошли – и какие годы! А зря забыли, личность-то была в высшей степени неординарная.

СЛУГА ЦАРЮ, ОТЕЦ СОЛДАТАМ

Когда он родился, его отцу было 60 лет, а матери 28. Говорят, позд­ние дети часто бывают одарёнными. Так и здесь получилось. Его роди­тели рано умерли, и отец перебрался из своего села Загатуй в Иркутск, а потом в Улан-Удэ. Он был очень способный, школу с отличием закон­чил. Уже в двадцать лет работал бухгалтером, это была значительная карьера в то время. А потом пошёл на комсомольскую работу и, что называется, «попал в обойму». С тех пор на оргработе так и оставался.

Думаю, его трудно было не заметить. Он был активный, коммуни­кабельный, шустрый, умел дело организовать. Отец любил и понимал людей, видел насквозь их достоинства и недостатки. Отличным психо­логом был всю жизнь. И нестандартно работал. Вот как отец в районы с проверкой ездил? Приезжал рано-рано утром, сначала по фермам, потом в райком. Будил вахтёра, заходил в кабинет первого секретаря и оттуда звонил ему домой. Спрашивал, как дела? Выслушивал ответ.

И только потом раскрывался, тем более, что ответы с реальностью не совпадали. Да, мог где-нибудь на бюро матом крыть, но вообще-то он отходчивый был и незлопамятный.

И находчивый тоже. Никто не будет спорить, что в республике он многое сделал. В Москве к отцу хорошо относились. Он ведь действи­тельно был психолог, да что там – хитрый он был, знал, как повер­нуть ситуацию на пользу республике. Вот знаменитая история о том, как в городе построили новый мост. Сначала в Москве запланировали построить в регионе завод мостовых металлоконструкций. И хотели «посадить» его в Чите. Но отец добился, чтобы завод отдали Бурятии.

В то время первый секретарь обкома решал, кто будет депутатом Вер­ховного Совета СССР от республики – «один из депутатов должен был быть крупный чиновник из Москвы, такая традиция. Так отец пошёл к министру транспортного строительства, тот был чуть ли не сталин­ского призыва ещё, и сказал: «Мы хотим, чтобы именно вы представ­ляли бурятский народ в Верховном Совете СССР». Старик растрогался и в итоге ЗММК построили в Улан-Удэ. И это ещё не все. Крупное про­изводство создаёт много новых рабочих мест, значит, нужно строить жилые кварталы. Но отец запланировал строить завод на одном бе­регу, а дома – на другом. Так в проект завода заложили мост. Вот он стоит —мост!

И Тугнуйский разрез разрабатывать начали его стараниями. Тоже хотели в Читинскую область деньги вложить. Отец тогда ко мне при­ехал такой радостный и говорит: «Я сейчас так читинского секретаря обхитрил. Он такой, оказался… (и по лбу себя стучит). Давай выпьем». Радовался, как ребёнок. Он вообще иной раз сущий ребенок был. Оби­жался, например, до слёз…

На меня страшно обиделся, когда я посоветовал ему пойти на пен­сию в 65 лет. Для него работа на самом деле была в жизни всем. Отец, когда по районам ездил, с чабанами здоровался, по имени-отчеству всех их помнил, помнил, сколько у кого детей, сколько у кого овец. Кстати, память у него вообще была феноменальная.

Вы как хотите, а мне нравятся эти истории. Хотя кому-то может по­казаться, что нельзя так вести государственные дела, что это формен­ное безобразие. И какой же это пример для молодых и проч., и проч. И всё равно замечательно! Истории правдивы, но насколько же они похожи на мифы и сказания, которые о Модогоеве слагал народ. Царь Гвидон и Иван-дурак в одном лице. Матом кроет — и незлопамятен. Обманул товарища по партии — и счастлив. А главное, непобедимое обаяние во всём.

«МЕРЫ В ЖЕНЩИНАХ И ПИВЕ ОН НЕ ЗНАЛ И НЕ ХОТЕЛ»

— Отец был очень гостеприимный человек. Без конца домой го­стей водил, друзей, знакомых. Мама просто замоталась с ним, надо же было всё время накрывать на стол, гостей встречать. Отец очень любил застолье. Всех заставлял пить. Сам первый выпивал и вперёд всех на­пивался. Говорил много, вообще никому слова не давал сказать, песни пел — на русском, на бурятском… Он был очень заразительный чело­век. Когда он пел — все пели, когда пил — все пили, когда ел — даже самый сытый человек чувствовал желание поесть. Очень уж смачно он всё это делал. Так и помню, что всю жизнь в доме был шум-гам. К тому же отец шебутной был, когда выпьет, всё куролесил. Женщин любил, конечно, было такое дело. И они его любили — и потому что началь­ник, и потому что человек был такой колоритный, интересный.

Отец всегда мог найти какой-то нестандартный выход из ситуации. Помню, после войны он поехал учиться в Москву в Высшую партий­ную школу. Потом нас к себе забрал. Тронулись мы в путь — отец, мама и мы с братом Сашкой. Отец купил билеты в международный вагон, там были мягкие диваны вместо обычных полок, всё так шикарно. Но вот какие дела — денег-то у нас почти совсем не было, платили тогда отцу немного. Мама ворчит: на что жить будем, ехать-то семь суток? Отец ушёл куда-то, потом возвращается, достаёт пачку денег и — ма­тери: «Корми детей». Та в панику — откуда взял? Выясняется вот что: в этом дорогом вагоне ехали военные, разные деловые люди, все при деньгах. Так отец подбил их сыграть в преферанс — а играл он отлич­но — и, естественно, обыграл всех. Так на карточные деньги всю дорогу и ехали. Отец ночами играл, утром пачки денег приносил, повторял: «Корми детей». В ресторане питались…

Кстати, и во время учёбы в партшколе отец в преферанс поигры­вал — и деньги водились. Мы с мамой жили в съёмной комнате, а он в общежитии. Между прочим, азартные игры не помешали отцу закон­чить ВПШ с красным дипломом. Он тогда проштудировал весь «Капи­тал» Маркса. Я вообще никогда больше не встречал человека, который бы все три тома «Капитала» прочёл и законспектировал. Он был очень способный человек, мать говорила, что если бы он пошёл в науку, то стал бы известным учёным. Вообще, как все талантливые люди, отец был талантлив во всём, он любил и умел и жить, и работать.

Модогоев оставил свой пост в 1983 году, когда ему было 68 лет. В то время шла повальная смена первых секретарей по всей стране. Меняли на молодых — это была андроповская «метла». Однако его не «сняли», а «освободили», что для людей модогоевского ранга представляло су­щественную разницу.

Отец ужасно переживал, что ушёл с работы. Но потом остыл и очень гордился, что ему оказали самую высокую честь, какая только полагалась в таких случаях. В «Правде» вместе с указом об освобожде­нии от занимаемой должности напечатали благодарность от Полит­бюро. Хранил эту газету. Ему дали шикарную квартиру в Москве, он прожил там полгода. Потом заскучал. Не нужна была ему эта Москва. Он мог, например, машину вызывать из кремлёвского гаража в любое время. Ну и что? Вызовет, съездит куда-нибудь в гости, выпьет, назад вернётся… Ни друзей, ни родных. Вернулся домой, жил в основном на даче, мемуары писал. Отец всю жизнь только работал, больше у него увлечений не было, охота там или рыбалка его не интересовали, поэто­му на пенсии он сильно скучал.

Умер отец 30 октября 1989 года. Он чувствовал что-то. Я был в ко­мандировке, только вернулся, как он звонит: «Приезжай». Бросил вещи, поехали мы с женой к нему. Отец увидел меня, сказал: «А, приехал…» и упал прямо мне на руки. Захрипел и умер. У него был тромб — умер в одну минуту. Судьба ему и смерть лёгкую подарила…

Когда отца хоронили, была паршивая погода. Гроб стоял в Совмине. Когда его вынесли, небо разъяснилось и вышло солнце. А на кладбище вдруг снова заволокло, и пошёл крупный снег хлопьями… Это не совпа­дения. Бог есть — я верю в это.

После смерти у него на сберкнижке было 10 тысяч рублей. В сбер­кассе так удивились, когда увидели эту сумму. В то время на эти деньги можно было машину купить. Нажил…

СОСЛАГАТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ

Эту языковую форму, как известно, история не терпит. «Что было бы, если бы…». И всё-таки в этом разговоре мы не могли обойтись без предположений.

Если бы отец сейчас возглавлял республику, думаю, он нашёл бы выход. Он набрал бы молодую команду, придумал бы что-нибудь. И уж, конечно, если бы он сейчас ожил и поехал бы в деревню, увидел, что там теперь творится, он бы сразу второй раз умер.

Но история не зря не принимает разных «бы». Если бы Модогоев был жив, ему сейчас было бы 82 года. И неизвестно, как бы он на всё про­исходящее реагировал. Не сомневаюсь, что и тут он бы снова был не­стандартен. Умный теоретик и хитрый пройдоха, весельчак и грубиян, партийный лидер и преферансист, любитель выпивки и любимец жен­щин, фанат своей работы — сколько ещё эпитетов можно подобрать для характеристики этого «плохого хорошего человека»? Понятно, что в рамки он не укладывается. Понятно и то, что после него мы здесь не видали личности такого масштаба и диапазона. Рискну предположить (да и риск невелик), что появись подобный человек во власти теперь, на него ежедневно обрушивался бы ушат критики. Но такого человека нет — и ушат-то вылить не на кого. «Вождём бы стал — харизмы не хва­тает». Нет ведь в языке уменьшительной формы от слова «герой».

А что касается бессребреничества, то, думаю, если бы Модогоеву это было нужно, он нажил бы гораздо больше, чем те 10 тысяч. Может, в науке бы продвинулся, а может, в карты бы выиграл. Он был своим на этом празднике жизни.