Фото Т. Никитиной
Недавно мы разместили на своих страницах интервью с министром природных ресурсов и экологии Бурятии Сергеем Матвеевым. Подводя итоги года, он сообщил, что минерально – сырьевой комплекс республики формирует сегодня половину доходной части республиканского бюджета, что далеко не предел. В этот раз своими размышлениями на ту же тему мы попросили поделиться известного эколога и общественника Евгения Кислова.
– Евгений Владимирович, с детства мы слышим про Бурятию как воплощение таблицы Менделеева. Прямо на главной площади Улан-Удэ расположен Геологический музей, демонстрирующий богатства нашей земли. Под занавес года позвольте задать старый вопрос, который регулярно поднимают в Народном Хурале. Как со всем этим совмещается наш дотационный бюджет и, собственно говоря, в чем проблема?
– Это непростой вопрос, требующий комплексного понимания. Одной таблицы Менделеева для этого дела мало, нужна инфраструктура, изыскания, вложения. Иными словами, чтобы что-то здесь получить, нужно сначала вложить и вложить немало. Есть целый ряд полезных ископаемых, высоколиквидных и стратегически важных не просто для республики, для России. Эти ископаемые просто необходимо добывать и использовать, чтобы Россия была великой страной. Достаточно сказать, к примеру, что в России сейчас не производится берилий, а берилий – это ракеты, компьютеры и атомные реакторы. Берилий на мировой рынок поставляет всего три страны в мире – Китай, США и Казахстан. Причем Казахстан до сих пор перерабатывает берилий, вывезенный в 50-ые годах с нашего Ермаковского месторождения, расположенного в Кижингинском районе.
Этой осенью в Гвинее произошел очередной государственный переворот, поставивший под удар мировой рынок алюминия, который использует бокситы, добываемые в этой стране. Что касается Бурятии. Для того, чтобы здесь появились инвесторы, с ними необходимо работать. Я имею ввиду, прежде всего, информацию о наших месторождениях, подготовленную на современном уровне, по европейским стандартам. Проблема состоит в том, что такой информации в Бурятии нет.
В свое время таким инвестором для республики хотел стать Михаил Слипенчук, и он думал, что у него есть информация. В результате ему пришлось пригласить для этих целей швейцарскую компанию. В договоре с этой кампанией было написано, что она покупает 50 процентов акций и берет на себя все оперативные затраты, строительство поселка, бурение и все остальное. В итоге за пару – тройку лет они сделали документы на Озерное месторождение практически заново, в соответствии с западными стандартами. Собственно это позволило зайти на месторождение следующему инвестору, процесс пошел. Но таких, как Слипенчук, в Бурятии больше нет.
– А вот новый министр природных ресурсов Сергей Матвеев, в недавнем прошлом ваш коллега – общественник, настроен гораздо более оптимистично.
– Он хорошо знает лесной комплекс, современные информационные технологии, но один человек такой сложный процесс потянуть не может. Чтобы это потянуть, в министерстве природных ресурсов и экологии нужно сильно менять состав. Было бы просто, если бы всех уволить и набрать новых, но новых нет и взять их негде.
– А вам не предлагали самому пойти работать в министерство, учитывая, что без ваших консультаций не обходился ни один министр, начиная с Петра Носкова? Тем более, что у вас есть небольшой опыт госслужбы. Почему нельзя вернуть таких управленцев, как бывший замминистра природных ресурсов Бурятии Александр Лбов. Вы знаете, чем он сейчас занимается?
– Ни разу мне не предлагали работу в министерстве, хотя опыт взаимодействия есть. Как раз в бытность Лбова я выполнял контрактую работу для министерства по минерально – сырьевому комплексу в зоне БАМ и в створе предлагаемой железной дороги от БАМА до Транссиба. Там нам были предложены целый ряд объектов за счет федерального бюджета, которые мы рекомендовали подкорректировать. Тогда мы подняли большой пласт информации, и я вижу, что эта информация используется до сих пор.
Я действительно работаю с целым рядом горно – добывающих предприятий, включая добывающих нефрит. В этом году мы завершаем проект по Озерному месторождению. То есть хочу сказать, что я не только пишу научные статьи, но и действую в реальной жизни.
Что касается Александра Лбова, то после того, как он вернулся в нормальную жизнь, мы встречались на одном проекте государственной экологической экспертизы, где я был председателем, а он членом комиссии. Где он сейчас работает, я не знаю, но уверен, что он в Бурятии.
– Какой министр природных ресурсов Бурятии, с вашей точки зрения, был лучшим?
– У каждого было что-то хорошее. Вот был Алексей Хандархаев, человек, который неплохо показал себя в городском хозяйстве, умел стучать кулаком по столу и, казалось бы, что-то гарантировал. В итоге большинство проектов оказались провалены просто из-за плохой исполнительской дисциплины.
Перед ним был Кантор – абсолютно другой тип руководителя, закрытый для прессы. До этого он работал в нефтяной компании в Башкирии, разбирался в экологических проблемах, хорошо просчитывал ситуации.
Сафьянов – министр, пришедший с поста директора Хужирского рудника, был открыт для общения, хорошо воспринимал, что ему говорили. Ангаев – типичный чиновник. Петр Носков организовал все в министерстве, которое перешло ему от совершенно небольшого учреждения Госкомэкологии Валерия Гулгонова.
– Хорошо, что принципиально изменилось за все эти годы?
– В Бурятии было управление Россельходзора, управление Росимущества, Росприроднадзора. Сейчас это Управление, курирующее то, что не входит в Центральную экологическую зону Байкальской природной территории, находится в Чите, а Управление, курирующее то, что входит в зону, подчиняется Управлению Росприроднадзора по Иркутской области. Образно говоря, Бурятию, где довольно разнообразный ландшафт, разорвали пополам. На территории республики 80 процентов земель относятся к федеральным, но при этом отделение Россельхознадзора размещается в Иркутске, Ростехнадзора – в Чите, Дальнедра – в Хабаровске. Управление Роснедра сначала переместилось в Иркутск, потом в Читу. Проще говоря, если не считать силовые ведомства, федеральных органов власти, отвечающих за ключевые направления развития республики, в Бурятии не осталось.
От главы республики Алексея Цыденова были заявления, что мы этого не допустим, но они так и остались заявлениями. Я уже не говорю уже о том, что это рабочие места для наших жителей, неплохой уровень зарплат, который в целом влияет на средний уровень зарплаты по региону и прочее. То есть наши лоббистские возможности оставляют желать лучшего и приходится просто признать этот факт.
– Как-то так сложилось, что в последнее десятилетие депутаты Госдумы от Бурятии неизменно становились зампредами комитета Госдумы по природным ресурсам, собственности и земельным отношениям (Слипенчук, Будуев). Поскольку в новом созыве республика этот пост потеряла, как думаете, это скажется на общей ситуации?
– Я считаю, что решение вопросов зависит не от кресел, а от боевитости самих депутатов. Когда я вижу девять депутатов от Дагестана, все борцов и боксеров, я понимаю, что это сплоченная команда, которая может добиться многого. Когда я смотрю на наших депутатов, при креслах или без оных, я такого не ощущаю. В целом лоббистские возможности Бурятии на федеральном уровню давно стремятся к нуля. Потому что когда мы видим, как наш глава чуть не в присядку пляшет в Москве, что-то там выбивая и решая, возникает вопрос, а где наши вице – премьеры, полномочное представительство в Москве, депутаты Госдумы и прочие.
И речь не про экологию, такая ситуация во всем – в развитии экономики, улучшении жизни людей, исполнении наказов президента. Если все же вернуться к экологии, то мы в этом году вошли в половину программ и половину программ из этой половины мы благополучно завалили. Деньги были возвращены в федеральный бюджет.
– Получается, что проблема Бурятии вовсе не в выбивании денег, а в их освоении. Как часто вы рассказываете об этом Алексею Цыденову?
– Не часто. Однажды после совещания он попросил рассказать про фенольное озеро в самом центре Улан-Удэ. Оказалось, что он просто не владеет информацией, ему обещали, что по этому вопросу через пару месяцев будет положительное решение. Я ответил, что экологическая экспертиза будет не через пару месяцев и, скорее всего, не положительная. Этот вопрос решится не скоро, учитывая, что решение суда, обязывающее предприятие ликвидировать фенольное озеро, было вынесено в 2016 году, а работа газогенераторной станции, создавшее в центре Улан-Удэ объект загрязнения, остановлена еще в 2007 году. Вот еще один пример, как решаются у нас вопросы.
– Спасибо за ответы!
